Онегин и Ленский.
С выходом действия за гранитные набережные Невы, за петербургские заставы на просторы провинциальной России роман Пушкина обретает глубокое эпическое дыхание. Преодолевается, наконец, его одногеройность, рядом с Онегиным появляются другие люди, не менее интересные для автора, прежде всего Владимир Ленский, являющийся антиподом Евгения Онегина. Разочарованного в жизни и в людях, эгоцентрического романтика, напоминающего излюбленных героев Байрона, сменяет восторженный романтик-идеалист, поклонник Шиллера и Гёте, верящий в чистую дружбу, в вечную любовь. Как свежий воздух, ворвавшийся в душную комнату, Ленский вносит в роман поэзию юношеских надежд, радостную доверчивость к людям, поэтическую мечтательность, преклонение перед красотой. Верный своему реалистическому методу, Пушкин и сочувствует герою, и отделяет его от себя, стараясь понять и объяснить его характер в сильных и слабых его сторонах.
В отличие от Онегина Ленский не испорчен столичной жизнью. Детские годы его прошли в провинциальной усадебной глуши, в близости к природе, в окружении патриархальных помещиков с их простодушием, хлебосольством, искренним доброжелательством. Еще в отроческие годы он испытал первые проблески любовного чувства, лишенные светской театральности, столичного жеманства:
Чуть отрок, Ольгою плененный, Сердечных мук еще не знав, Он был свидетель умиленный Ее младенческих забав…
Пушкин показывает, что сердечность и доверчивость Ленского, его вера в человеческую порядочность и доброту питаются из чистого русского источника – патриархального дворянства, хранящего в своей мирной жизни «привычки милой старины»:
В отличие от Онегина, человека рассудочного, с поврежденным и приглушенным сердцем, Ленский сохранил «доверчивую совесть», сердечную откровенность. Однако эти добрые черты характера Ленского тоже осложнены далекими от русской действительности романтическими влияниями:
…Владимир Ленский, С душою прямо геттингенской, Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт. Он из Германии туманной Привез учености плоды: Вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч.Пылкость, взвинченность и неизменная восторженность – качества, как бы приподнимающие поэта над реалиями жизни. Ленский все вокруг видит в каком-то розовом тумане идеализма. Порой он наивен в своем простодушии, порой неумеренно вспыльчив и горяч.
В глазах провинциальных помещиков Онегин предстает «фармазоном и сумасбродом», а Ленский – «полурусским соседом». Оба героя возвышаются над окружающей их средой, что и является поводом к их сближению. Правда, Пушкин подчеркивает его непрочность, и в душу читателя закрадывается подозрение, что такая «дружба» не доведет героев до добра:
Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой.Презирающий людей Онегин лишь «вчуже чувство уважал», а потому терпел Ленского с улыбкой, с трудом сдерживая «охладительное слово»:
И думал: глупо мне мешать Его минутному блаженству; И без меня пора придет; Пускай покамест он живет Да верит мира совершенству…В таком «великодушии» больше снисходительного презрения, чем дружеских чувств. А Ленский в своей восторженности невнимателен к душевному состоянию Онегина и этой нечуткостью, вероятно, усугубляет глухое раздражение самолюбивого эгоиста:
Поэт в жару своих суждений Читал, забывшись, между тем Отрывки северных поэм, И снисходительный Евгений, Хоть их не много понимал, Прилежно юноше внимал.«Пускай покамест он живет…» – каким самоуверенным властолюбием дышат мысли разочарованного «байрониста», почитающего всех нулями, а единицею – себя! В дружбе Онегина и Ленского нет равенства. Чем короче оказывается их сближение, тем реальнее опасность взрыва. Под внешним доброжелательством тлеет взаимная неприязнь.
Объективируя, отделяя от себя характер Ленского, Пушкин реже прибегает к описанию внешних обстоятельств жизни героя, как это было с Онегиным. Он чаще изображает душевный мир Ленского, создавая реалистический образ его романтического миросозерцания. Стихи Ленского автор пронизывает изнутри добрым юмором или легкой иронией: «Паду ли я стрелой пронзенный»; «А я, быть может, я гробницы / Сойду в таинственную сень»; «Придешь ли, дева красоты, / Слезу пролить над ранней урной» и т. п. Возникает независимый от автора живой образ романтического поэта. Умелой рукою реалиста Пушкин типизирует романтический стиль с его вычурными перифразами, с его пристрастием к архаическим деталям: романтическая стрела вместо прозаической пули, «дева красоты», «ранняя урна», усложненная синтаксическая инверсия.
Создавая реалистический характер поэта-романтика, Пушкин стилизует лирику Жуковского с присущей ей силой и слабостью. Но порой в авторской обрисовке Ленского встречается образность, характерная для гражданского романтизма декабристов и юного Пушкина:
Негодованье, сожаленье, Ко благу чистая любовь И славы сладкое мученье В нем рано волновали кровь.
Исследователь реалистического стиля Пушкина Г. А. Гуковский говорит, что «Ленский совмещает в себе признаки обоих течений русского романтизма пушкинского времени – и психологического, „идеального“ романтизма Жуковского и его школы, и гражданского романтизма декабристского типа. Объясняется это, конечно, тем, что суть образа Ленского – вообще „романтизм“, как единый принцип культуры».
К этому можно еще добавить, что романтизм Ленского вообще романтизм, как универсальная и вечная примета юношеского мироощущения. В Ленском Пушкин создает образ юного, поэтически одаренного молодого человека, еще не нашедшего себя, но обладающего богатыми потенциальными возможностями. Как лепестки цветка в неразвернувшемся бутоне, они еще не раскрылись в нем, но в случае своей реализации они могут повернуть характер Ленского в самые разные стороны.
С этой точки зрения и весь роман Пушкина напоминает собой еще не распустившуюся, не лопнувшую почку, заключающую в себе будущий цвет и плод русской жизни, все листочки и лепестки которой с присущей им жизненной энергией еще не развернулись, но уже готовы к самораскрытию.
Именно туда, в заманчивое, многообещающее, но и таинственное будущее, устремлена у Пушкина «даль свободного романа». В сердцевине этой почки еще не состоявшаяся, но уже созревающая любовь Онегина и Татьяны, символизирующая далеко разошедшиеся в послепетровский период, но теперь устремившиеся к соединению коренные силы и стихии русской жизни: «кипящая в действии пустом» интеллектуальная вершина русского общества и остающаяся верной преданиям и святыням тысячелетней России провинциальная глубина.
